Заметы на полях «Газеты» - Ирина Зимина

– Я задержалась немного, извини. Но я очень, очень торопилась, Тёмочка! – виновато улыбаясь, начала было Зина, но Тёма закончить извинительную речь ей не дал.

– Что вы, что вы, Зиночка! В вашем возрасте уже вредно быстро бегать. Я же всё понимаю.

– Ты не можешь! – нахмурилась Зинаида Ивановна.

– Я могу. Я такой, – улыбнулся Тёма. – Идёмте уже.

Зиночка взяла Тёму под левую руку (она ужасно не любила ходить справа от Тёмы, всегда просила его перевесить сумку на правое плечо, дабы она не била обоих ниже спины и не мешала сближению в движении, на что Тёма шутил: «Вы, Зиночка, прирождённая жена офицера, ведь ему правая рука нужна, чтобы честь отдавать, а уж левая – Ваша»), и они отправились гулять.

– Мы же, Тёма, ходили подарок Анфисе Родионовне покупать с Лидой и Лёлей. Купили «Музыку ветра» ей! И открыточку забойную. Вот она, – И протянула открытку.

– Бедная женщина, – вздохнул Тёма.

– Анфиса Родионовна?

– И она тоже. А продавцы милицию или «Скорую» не пытались вызвать, пообщавшись с вашей троицей?

– Ну, перестань! Ты просто жалеешь, что тебя с нами не было. Ведь правда? – с надеждой спросила Зина.

– Да уж теперь, конечно, всё, что ни прожито – прожито зря. Не попал на такое событие – шокировать продавцов в компании с тремя сумасшедшими дамами бальзаковского возраста. Прямо, жизнь не удалась. Ни пробку не покупал, ни «Музыку ветра». Паря, беда… – помогая Зиночке перебраться через канаву, проговорил Тёма.

– Какую пробку, доктор, мы же про подарок говорили? Вроде совсем юный мальчик, а уже и маразм, и склероз. Вот она, молодёжь нынешняя. Пробки, Тёмочка, не было! Была открытка и подарок. И всё. Не было пробки.

– Была, была, – задумчиво произнес Артём, – Я вам ещё не рассказывал эту историю, как мама пробку для ванны покупала в магазине? Да что Вы! О, это очень печальная история…

Как Тёмина мама ходила в магазин

(непридуманная история)

В «Детском мире» было пусто. Здесь всегда было пусто с тех пор, как вместо игрушек стали продавать продукты питания, одежду и сантехнику. В самом дальнем углу продавали не один год уже засиживаемый мухами хрусталь. Причём, засиживали хрусталь, видимо, одни и те же мухи. Из поколения в поколение.

Даже, когда дверь отворялась и входили покупатели, продавцы не двигались. Здесь было тихо и прохладно, как в церкви (только не пахло ладаном) или морге. Покупатели, сбитые торжественной тишиной с толку, сначала приостанавливались, а затем (взяв себя в руки), начинали движение, полное грации и достоинства. Они держали себя на высоте и, горделиво задрав подбородок, шествовали мимо продуктов питания, сонной продавщицы за кассой, одежды, парфюмерии, одежды, хрусталя, еще парфюмерии и сантехники. В центре стояла мебель.

Продавцы и покупатели в этом магазине были кем угодно, только не продавцами и покупателями. Со стороны можно было подумать, что на улицах Флоренции XVII века встретились достойнейший житель города, торговец восточными пряностями и никак не меньше, чем бургомистр. Никто не произносил ни слова. Не дай Бог, вас угораздило возжелать что-нибудь из представленного на витрине. Если вы нарушали ритуал, и, обойдя по кругу, вдруг теряли достоинство и интересовались прищепкой какой – вас обливали презрением. Вы были оплёваны. Вы были неудачником. Поэтому все покупатели, сделав круг почёта и не разглядев толком лампочек, лежащих на витрине у самого входа, уносились в гарь, слизь, пот, жар, солнце, ветер и траву. То есть, в жизнь. Оставляя это сонное мёртвое царство в его вечном забытьи.

Но бывают такие дни, когда с утра всё не так. У продавщицы сантехники Наташи сегодня был именно такой день. Сначала двое сумасшедших требовали показать одиноко стоящий унитаз. Он так давно красовался на витрине, что покрылся порядочным слоем пыли. Он был серым и матовым. Эти двое решили, что это его настоящий цвет. Наташе пришлось оторваться от созерцания трещины в полу и протереть унитаз. Сумасшедшие расстроились и ушли. Зато унитаз сверкал, как новый. Светка-змея из парфюмерии демонстративно надела тёмные очки. Баба Даша-уборщица предложила его, окаянного, тряпкой прикрыть.

В обед у Наташи случилось головокружение. Ей пришлось сидеть рядом со Светкой. Та получила вчера новую партию товара и благоухала сразу тремя новыми запахами. В любом случае, если не запахом, то завистливыми мыслями Светка отвлекала Наташу от обеда.

Ожидание худшего к концу дня преследовало Наташу с утра. Худшее случилось. Дверь отворилась, и вошла приличная с виду женщина. «Именно таких и стоит остерегаться», – вспомнила Наташа слова мамы – продавщицы с 40-летним стажем в отделе «Сантехника» магазина «1.000 мелочей». Женщина сразу направилась к сантехнике, чем ввергла в изумление всех, кроме Наташи. Светка даже высунулась из-за прилавка, чтобы получше разглядеть женщину. Та, казалось, не замечала, что привлекает к себе столько внимания. Наташа внутренне приготовилась.

– Скажите, у вас пробки для ванн есть?

Вот оно, началось.

– Да, вот за двадцать рублей. Пластмассовая.

Наташа выложила пробку. Небольшую, чёрную, аккуратную пробку. Наташа внутренне испытывала к ней нежную любовь.

– Какая-то она у вас семимесячная.

– Что? – оторопела Наташа. – Стандартная пробка для наших ванн, – добавила она тоном, который явно указывал женщине её место на социальной лестнице в целом и Наташино к ней отношение в частности. Если бы у покупательницы был голос разума, тогда бы… У покупательницы голоса не было, и она ему поэтому не внемла.

– Если вам эта не нравится, – сказала Наташа ещё более холодным тоном, обливая женщину ещё большим презрением, – есть другие, за сорок.

Наташа выложила на прилавок серую резиновую пробку. С виду пробка была неказиста, и потому Наташа испытывала к ней ещё большую любовь, чем к пластмассовой.

– Она же у вас деформированная, – сказала грубая, нечуткая покупательница.

И тут Наташу прорвало. «Все эти годы! Да что они понимают! Да как они смеют! Будьте вы прокляты – покупатели!» – кричала внутри себя Наташа. А внешне? Внешне она ничем не выдала бушевавший в ней пожар. Она собралась и сказала одно слово, в которое вложила все свои чувства:

– Присосётся!

«Всё! – думала Наташа, – Я её уделала!»

– Куда? – поинтересовалась покупательница.

Наташу поразил столбняк…

– Вот такая история, – сказал Тёма.

– Так мама купила пробку? – заботливо спросила Зина.

– Да, ту маленькую.

– Она подошла?

– Нет, но мы её тряпочкой обернули.

– Да-а… Холодно как, – сказала Зиночка и теснее прижалась к Тёме, – замерзла я совсем. Какой-то март в этом году холодный. Правда?

– Правда, – улыбнулся Тёма, – А Вы почему так легко одеваетесь, если холодно? Под курточку свитерок или душегреечку какую надевать не пробовали? Ну, валенки, ватничек, ушаночку?

– Но днём же тепло, а я не рассчитывала на ночную прогулку с молодым человеком. Который, кстати, мог бы предложить даме свой макинтош.

– А он Вас не скомпрометирует? – Тёма носил пальто из кожзаменителя. Носил его много лет, пальто осыпалось, как осеннее деревце, образуя на плечах и спине Тёмы сиротливые куцые светлые пятна. Тёма любил своё пальто, а Зиночка частенько говаривала на это: «Ты, конечно, имеешь право ходить в чём угодно, хоть нагишом, но мне очень не нравится дерматин твоего кожаного пальта!»

– Да уж больше, чем прогулкой с тобой по ночному городу, скомпрометировать себя невозможно. Так что, гони «пинджак»! – И, обрядившись в Тёмину одёжку, Зина стала похожа на слегка опустившуюся Анку-пулемётчицу. – Тём, проводи меня домой. Поздно уже совсем. Там мама волнуется, дети, небось, спать уже легли. И животных, скорее всего, никто не кормил и не выгуливал. А я тут разгуливаю с тобой.

– Пойдёмте уже, заботливая Вы наша. Вот повезло-то детишкам с мамой. Добрая, внимательная, ни минуты нигде не задержится – скорее к деткам своим спешит, к ним родимым, – ёжился на ветру Тёма.

– Ты не можешь! – Зина отвесила Тёме лёгкий подзатыльник, и они зашагали к её дому.

7

В отличие от импульсивной, противоречивой и вечно спешащей кокетки Зиночки, Лёля с её жизнью проистекала, подчиняясь процессу сообразно представляемой Лёлей же реальности. Ей уже, в принципе, было наплевать на светские страсти, она была обуреваема метаниями духовными. Перепробовав на вкус добрый десяток вероисповеданий, учений, течений и прочих догм, теперь, кажется, уже точно, почти наверняка, Лёля отдалась одному из классических учений Древнего Востока, подкрепляемого приездами Больших Учителей, лекциями и разного рода сакральными ритуалами.

Теперь Лёля почти не страдала, ведь, ежели кто заболевал, она констатировала:

– Очищение.

А ежели чего терялось или уворовывалось карманниками, Лёля спокойно изрекала: